Она не чувствовала себя счастливой… Хотя все в ее жизни сложилось. Достойная работа, полная семья: послушные дети, муж, родители. А радости не было. И судьба обиделась, в один миг разрушив ее жизнь, как карточный домик. Что же нужно человеку для счастья?
Вот и всё. Лотерейная шапка пуста. Все билетики раскручены и прочитаны. Дальше одинокая и немощная старость. Медленное переползание изо дня в день, что похожи друг на друга, словно подсолнечные семечки, которые она пристрастилась лузгать по вечерам, сидя на своей уже давно обшарпанной кухне. Целый ворох ошурков, напоминающих один другой, которые слетали невзначай со стола, зацепившись за протёртый рукав байкового халата, и застревали в щелях рассохшегося пола, поблёскивая оттуда обнажившимися белёсыми зубами, нещадно изъеденными кариесом. Жизнь без целей. Последнюю цель жизни она достойно выполнила: три новеньких памятника из чёрного мрамора, соединённых полукруглой карминовой аркой, напоминающей заходящее за горизонт солнце, что уютно расположилось на фоне трёх мачт-крестов от затонувших кораблей. Все близкие уплыли. Только ей ещё предстоит долгое плавание по серому безлюдному морю на плохо управляемом корабле. Руки почти не слушаются капитана. Их всё тяжелее поднимать и держать ими штурвал. Крутить штурвал ещё тяжелее. Старое колесо заржавело и давно не смазано. Скрежет страшный – и не поймёшь: то ли это в штурвале скрипит, то ли льды скрежещут об обшивку корабля, как у Амундсена. Но тот-то хоть покорял северный полюс… А ей-то что покорять? И так ясно, что впереди вечная мерзлота… Она уже приближается. Кончики рук давно ледяные, как у снежной бабы. Два неловко слепленных кулачка… Закоченевшие пальцы вцепились в метлу – ладонь не разжать… Метлу выпускать нельзя. Она поддерживает в порядке тротуары, чтобы дорожка всегда не запорошенная была, чтобы остановившиеся прохожие в сугробы не врастали. Только вот пальцы не гнутся почему-то… Участковый врач принёс мячик наподобие теннисного. Сказал, что им хорошо разрабатывать негнущиеся пальцы, ставшие похожими на какие-то узловатые корнеплоды, выдернутые из грядки. И сердце тоже давно ледяное. Как будто под анестезией. Сделали укол – и чувствовать перестала. Только вот слегка перекосило, но это ничего. Это птица с одним перебитым крылом не взлетает, теряя равновесие… А ей-то куда теперь лететь? В тёплые края поздно: перелёта не осилить, а гибнуть она уже не хочет. Зачем гибнуть, если и так под наркозом? Пингвин на льдине, мягко укутанной белыми сугробами, как ватой и бинтами в операционной (или саваном? саваном?), в море ушедших на дно парусников.
