"— Как тебя зовут? — спросили они.
— Сима...
— Говорю, девчонка, — неспешно произнес плотный паренек.
— А почему тогда в штанах? — спросил и лукаво сощурил хитроватые черные глаза другой.
Долговязый, в больших отцовских сапогах, заявил:
— Да это она нарочно.
— Вообще-то меня Серафимом зовут, — промолвил Сима и шагнул с крыльца.
Сейчас он увидел себя глазами этих ребят: пышные льняные волосы колечками, как у девчонки. Белая, будто кофточка, рубашка и сандалии с узором из дырочек..."

«Миша Володькин, Петя Железкин, оба из города Канска, и я распределены были работать на станцию Базаиху, третью в те поры станцию, если ехать от Красноярска на восток, никакого, кстати, отношения не имеющую к одноименному поселку. Ныне город достал и вобрал в себя поселок Базаиха с одной стороны и станцию Базаиху — с другой. А когда-то она с девятью путями, с желтым, просевшим в земле вокзалишком, с выводком домишек, рассыпанных вокруг него, среди которых полутораэтажный блок-пост выглядел сооружением не только самым высоким, но и значительным — сиротливо ютилась под крутыми голыми косогорами.»

«Дорога от станции Енисей до Усть-Манского мыса неблизкая, и песня, которую я пел, словно нитку из засоренной кудели вил, спотыкаясь на узелках и острых занозах, получилась у меня тоже длинная. Память сохранила из той песни только то, чего я сейчас вспомнил, но и эта нескладуха отросла от слов: «У печи будем сидеть, друг на друженьку глядеть…» Я и по сию пору, сидя у чела русской печи, полыхающей углями, пою для себя про милую, про всякую быль и небыль, и у меня легко на сердце, иной раз ору во весь голос, коли оказываюсь в лесу, мне и до сих пор не хочется никому доверять сложенную мной в годы юности песню. Посторонние люди, чего доброго, скажут: по стихосложению, мол, песня примитивна и дурак я набитый, раз такую ахинею помню и берегу в себе. Но, как говаривала моя незабвенная бабушка Катерина Петровна, «всякому своя сопля слаще».»

Суровая зима в Сибири, даже могучий Енисей замерзает накрепко — ездят по нему подводы и обозы, ходят люди. Но к маю отступают клещи зимы, выше и выше поднимается солнце, сильнее греет промёрзшую землю. И Енисей начинает освобождаться от долгого плена. Задолго до ледохода множество невидимых чужаку, но известных знающему человеку примет возвещают о грядущем ледоходе, словно вся природа собирает силы для грандиозного события.

«Из бабушкиных гостей мне больше других памятен дядя Филипп — судовой механик. Он был бабушкиным крестником и братом дяди Левонтия. Тот его «поднял» и пустил «на воду». Оставшись на суше, сам он вечно тосковал по морю. Однако из-за многодетства или из-за тетки Васени, которой негде было приютить гостя и потчевать нечем, дядя Филипп заезжал перво-наперво к нам. По окончании каждой путины, если не зимовал с судном на севере, он являлся гостить в село вместе со своей женой, теткой Дуней, и… коли принес Бог гостя, стало быть, и хозяевам пир.»

Рассказ о том, как один раз в два или три года все родственники собирались на день рождения бабушки. Бабушка готовилась к этому целый год, экономила и делала запасы.

Однажды царь Салтан подслушал под окнами разговор трех сестриц. Потом женился, родился у царя наследник. Да по навету злому, не увидев сына, отправил он жену с ребенком в море, законопатив в бочку. Сломав бочку, выросший не по дням, а по часам царевич Гвидон спас лебедь, оказавшуюся прекрасной царевной, которая отплатила за спасение и службой, и советом, и любовью…